«Ответ на вопрос: „Что такое инновации?“ уникален для каждой страны на каждом этапе ее развития»

Как стало известно «Къ», в ближайшее время Национальный инновационный фонд (НИФ) будет преобразован в Национальное агентство по технологическому развитию. Председатель правления НИФ Айдын Кульсеитов рассказал о смене стратегии и тактики инновационного развития страны с учетом ошибок прошлых лет, а также о том, какие направления и технологи будут актуальны для Казахстана через 10 лет и почему упор будет сделан не на разработку, а на покупку технологий.

— Айдын Женисович, в чем смысл этой реорганизации, если нацагентство по техническому развитию будет тоже акционерным обществом с тем же учредителем — Министерством индустрии и новых технологий?

— Само название «фонд» подразумевает финансовую деятельность. Этим мы и занимались, делая основной упор на финансировании инновационной деятельности, например, через венчурные фонды. Это направление у нас остается. Но сейчас акцент смещается в сторону аналитического обеспечения инновационных процессов, помощь в разработке программ и в целом инновационной политики, а также предоставление госуслуг администрирования таких инструментов, как технологическое бизнес-инкубирование, инновационные гранты и так далее. В ноябре прошлого года правительством была утверждена Программа развития инноваций и содействия технологической модернизации до 2014 года, которая, кроме всего прочего, предусматривает усиление координации инновационной системы и создание Национального Агентства по технологическому развитию. Фактически НИФ уже с начала текущего года находится в процессе реорганизации. Сейчас соответствующее постановление вернулось из правительства на доработку (там возникли кое-какие юридические вопросы), но в целом мы планируем завершить реформирование в течение ближайших двух месяцев.

— Штат увеличивается?

— В НИФе работает 57 человек, в нашем дочернем Центре инжиниринга и трансферта технологий — еще 54 человека. За счет объединения и слияния наших усилий мы даже сократим несколько человек от общей численности, но при этом функционал увеличиться вдвое.

— Каким бюджетом будет располагать Агентство? Другими словами — сколько выделят на инновации?

— Да, здесь надо четко понимать, что бюджетные средства выделяются не на наше содержание, а на реализацию программ. Например, мы отвечаем за технологическое бизнес-инкубирование, на которое в этом году выделено 165 млн. тенге — через нас они пойдут компаниям на оплату услуг технопарков или субсидирование инноваций.

Или те же инновационные гранты. Программа была впервые запущена в прошлом году и стоила 1 млрд. 725 млн. тенге. В этом году выделяется 7,5 млрд. тенге. Сейчас пройдут конкурсные процедуры, и если мы будем выбраны в качестве инновационного поверенного, то, разумеется, получим какую-то часть этих средств за свои услуги — сбор заявок, обработку, оплату экспертизы. Но большая часть пойдет непосредственно инноваторам.

В целом в 2011 году через НИФ (а впоследствии через НАТР) в инновационную систему будет влито более 10,0 млрд. тенге по 7 бюджетным программам.

— То есть, получается, инновационных грантов в этом году будет роздано в 6,6 раз больше. Это так за год вырос рынок?

— Просто в прошлом году программа была пилотной. К слову, тогда НИФ в ней не участвовал, нам было поручено проанализировать схему (у нас есть свой аналитический центр) со стороны и внести предложения по ее улучшению.

— И что показал анализ?

— Когда мы говорим инновациях, то должны понимать, что через 6 месяцев, и даже через год-полтора результата не стоит ждать. Но дело даже не в каких-то отдельных проектах — там все нормально, конкурс проведен, деньги дошли до инноваторов. Анализ показал — чтобы повысить эффективность системы надо менять концептуальные подходы. В действующем сейчас Законе «О господдержке иновационной деятельности» предусмотрено 4 направления для инновационных грантов — разработка ТЭО инновационных проектов, проведение опытных конструкторских работ, патентование за рубежом и приобретение инновационных технологий. Анализ же показал, что гораздо правильней использовать западные схемы, то есть давать деньги не по видам грантов, а по видам клиентов. Сейчас мы внесли соответствующее предложение.

— В чем принципиальное отличие?

— Сейчас главная наша задача — индустриализация, так? То есть фокус программы должен быть направлен в первую очередь на предприятия, которые хотят модернизироваться, провести какие-то свои промышленные исследования, чтобы увеличит производительность труда, и так далее. Мы изучили финский и германский опыт. Так вот, в Германии есть федеральная программа по инновациям МСБ, которая работает уже третий год, и, по мнению немецкой Торгово-промышленной палаты, является «золотым стандартом» предоставления госуслуг в этой сфере. Клиенты программы — МСБ, научно-исследовательские альянсы и сетевые группы. По каждому из них в программе определено, какие виды затрат будут софинансироваться государством. Схема такова: предприятие проводит какие-то промышленные исследования; поверенный, который определяется федеральным министерством, выборочно проверяет и частично возмещает — по факту! — примерно половину затрат на эти исследования. Очень простая, очень прозрачная схема, не оставляющая поле для маневра, коррупции и субъективизма.

Мы изучили опыт, разработали систему, адаптированную к казахстанским условиям и месяц назад внесли предложения.

— Когда ждете его реализации?

— Хороший вопрос, хотелось бы знать на него ответ. Сейчас наше предложение отрабатывается в госорганах. Сложность в том, что надо менять законы. Мы внесли соответствующие предложения в рамках разрабатываемого проекта Закона «О господдержке индустриально-инновационного развития». Но некоторые подходы — например софинансирование и принцип возмещения затрат можно вносить в рамках действующего законодательства. Мы сейчас пытаемся пробить принятия соответствующих подзаконных актов.

Вообще, поскольку форсированная индустриализация — это главное экономический приоритет страны, ей должны быть подчинены все политики — фискальная, научная, образовательная, техническая и др. Причем, с расчетом на будущее. Если помните, в прошлогоднем послании Глава государства дал задание составить для Казахстана план научных приоритетов, которые будут актуальны через 10 лет и на основе этого разработать систему планирования науки и бюджетов на науку. Такой план разработан, причем, наш аналитический центр при помощи Корейского института оценки и планирования науки и технологий (КИСТЕП) внедряет в него систему форсайтинга, то есть технологического предвидения, как инструмента актуализации плана. Работа это займет два года, но в результате мы выстраиваем такую систему, что вся новая информация будет постоянно анализироваться, что даст научно-обоснованный выбор направления на перспективу. Именно эти направления мы будем рекомендовать для финансирования частному сектору и, разумеется, финансировать из госбюджета.

— И что, интересно, будет актуально для Казахстана через 10 лет?

— План состоит из 5 направлений. Америку никто не открывал: первое направление, которое будет актуально для Казахстана и через 10 лет — нефтегазовая отрасль. Не стоит иронизировать: ну что тут сложного — качать нефть? На самом деле забуриться, например, на Каспии на глубину нескольких тыс. метров, где давление, условно говоря, больше чем на Сатурне, колоссальные температуры; причем это надо сделать так чтобы не повредить хрупкой экосистеме внутреннего моря — по оценкам некоторых экспертов, это задача по уровню технологичности даже сложнее, чем запустить ракету в космос. Это очень высокотехнологичный бизнес и большой задел для повышения конкурентоспособности нашей прикладной науки.

Второе — АПК. Если мы сможем развить компетенции в сфере биотехнологий и сельскохозяйственных наук, то не только решим вопрос продовольственной безопасности, но и заложим основу новой конкурентоспособной в мировом масштабе отрасли экономики страны.

Третье направление — горно-металлургический комплекс. В ГМК у нас есть научные школы, кадры, а самое главное — есть промышленность, которая эти знания может потребить, есть определенные заделы и перспективы.

Четвертое направление — геология, как фундаментальная, так и прикладная. Пятое, межотраслевое — инфокоммуникационное.

Причем, в план заложены не только направления, но и так называемые критические технологии, которые будут уточняться системой форсайтинга, о которой я говорил выше.

— Пока, однако, технологическое отставание Казахстана от пост-индустриальных стран с каждым годом лишь увеличивается. Судя по заявлениям членов правительства, сокращать этот разрыв намечено в первую очередь деньгами, то есть за счет покупки технологий. То есть сама отечественная наука как двигатель прогресса, насколько я понимаю, не рассматривается?

— Надо четко понимать различие между инновацией и наукой. Наука — это новые знания. Инновации — это не столько знания, сколько их коммерциализация, и они требуют не столько ученых, сколько предпринимателей, которые могут из знаний получать деньги.

— Но для того, чтобы из знаний получать деньги, надо для начала откуда-то взять знания…

— Объективно, для сегодняшнего уровня экономического развития страны, самый эффективный путь — трансферт технологий из-за рубежа. В прошлом году стартовала ГПФИИР, в ней участвуют сотни предприятий и всем им нужны последние технологии. Разработать сейчас в кратчайшие сроки сотни технологий в Казахстане практически невозможно. А задача по созданию базы инновационного развития — на 5 лет.

За эти 5 лет надо создать индустриальную базу, и 80–90% этой задачи обеспечит трансферт технологий. Но параллельно мы создаем систему, когда наши компетенции, наша наука тоже будет принимать участие в этом процессе. Закупленное оборудование, технологии надо адаптировать — ни одно оборудование не будет работать одинаково, скажем, в России и в Казахстане, да даже в разных областях Казахстана. То есть, оборудование, скажем, насосы везде одинаковые, а сколько их поставить, на какую глубину погрузить, в каком режиме им работать — это уже технологии. Печи, трубопроводы, транспортерные ленты, реактивы, — все стандартное Вопрос — как это скомпоновать, чтобы именно вот на этом месторождении, именно из этой руды достичь максимального извлечения при минимуме издержек — это уже технологии.

Простой пример — Васильковский ГОК. То, что золото там есть, знали давно. Но не было технологии, которая позволяла бы эффективно его извлекать. Завод запустился только после того, как зарубежные ученые (ну, и наши лепту внесли) разработали технологию измельчения руды чуть не до микронного уровня. И не просто измельчения, а таким способом, чтобы при всех затратах в промышленном масштабе это было выгодно. На создание этой технологии ушли годы.

Пока же надо стремиться к тому, чтобы наши инженерные, научные работники получали субподряды на адаптацию технологий. Поймите, нельзя от ребенка требовать, чтобы он сразу стал мастером спорта. Задача в том, чтобы с 10% нашего участия в генерации технологий довести хотя бы до 40–50%.

— И откуда мы планируем импортировать технологии?

— Я думаю, в первую время — в основном из Китая и России, чтобы на первых порах утолить технологический голод. Пусть это не самое производительное оборудование, но они находятся примерно на одном уровне с нами. Можно закупить супер-технологичное японское оборудование, чтобы везде роботы и электроника. Но кто на нем будет работать?

Через какое-то время мы можем перейти к импорту оборудования из Чехии и, допустим, Канады, и лишь потом можно покупать самые продвинутые технологии. Я говорю, конечно, об основном тренде, на некоторых казахстанских производствах уже сейчас применяются немецкие и японские технологии.

Есть, правда, мнение что можно развиваться leap frog (прыжок лягушки — Къ), то есть перескочить через какую-то стадию, но я больше верю в эволюцию. Хотя бы потому, что не знаю ни одного примера, когда государство просто перепрыгнуло через большой технологический разрыв. Приводят в пример Сингапур, но он шел к тому, что имеет 25–30 лет и совершил рывок в 70-е годы прошлого столетия, то есть, в совершенно другом мире, при совершенно другом уровне глобальной конкуренции. Сейчас борьба за финансы и инвестиции отошла на второй план. Жесточайшая борьба идет за умы, умеющие генерировать знания и технологии.

Многие наши ученые уже работают за рубежом. Кто-то еще остался в стране, но для эффективного использования их потенциала нужна совершенно другая система, нежели та, к которой мы привыкли. Ученый должен заниматься своим делом, а предприниматели должны идеи ученых превратить в звонкую монету.

Впрочем, есть примеры, когда сами ученые неплохо коммерциализировали свои разработки. В прошлом году на «Алтын Сапа» Президенту страны был поставлен проект «Ана жер» — казахстанского ученого Султана Усманова, который разработал новый вид нехимических удобрений. Он уже снабжает своей продукцией поля на десятки тыс. гектар и имеет постоянно растущий круг клиентов-фермеров. Но это, скорее, исключение из правила.

— На протяжении нескольких лет НИФ активно финансировал венчурные проекты. Что-то уже «выстрелило»?

— Я уже раньше заявлял, что в прошлом году мы вышли с определенными прибылями из 2 фондов. Сегодня к успешным я отнес бы АО «Delta Technology Fund», у него всего 5 проектов, но каждый из них в той или иной мере является высокотехнологичным. Среди них — сборка компьютеров и серверов. Насколько нам известно, это единственная в Казахстане компания, которая имеет конвейерную линию по сборке такой техники, плюс термокамеру, которая позволяет на месте производить испытания всей произведенной техники. Еще один проект — выпуск кабеля 5–6 поколения для компьютерных сетей. В Карагандинской области планируется запуск производства вяжущих высоких марок (по простому говоря — цемента от м-500 до м-800) из шлаков металлургических производств. из самых последних проектов — организация выпуска станков с ЧПУ.

— Ежегодно, на протяжении последних пяти лет, Казахстан теряет в рейтинге конкурентоспособности Всемирного экономического форума. Причем большой частью, если исключить политические и институциональные проблемы — за счет растущего технологического, научного и образовательного отставания на фоне улучшающихся макроэкономических показателей. Это и есть наше персональное «проклятие ресурсов»?

— Что касается распределения мест в рейтинге, то в этом значительную роль играет субъективное мнение экспертов. Возможно, в этом есть и наша вина — не работали с экспертами ВЭФ. В этом году мы планируем наладить, наконец, контакт с ними и рассказать о том, что делается Казахстаном в области инноваций и технологий. А делается на самом деле очень многое, и я даже могу сказать — гораздо больше чем во всем прилегающем регионе.

— Под прилегающим регионом вы имеете ввиду Среднюю Азию?

— Не только, и Россию тоже.

— Несмотря на Сколково?

— Ну, идея Парка инновационных технологий Алатау — это и было наше Сколково, и мы пришли к этому еще в 2003 году. Конечно, вопрос приоритета не столь важен, как вопрос реализации, но все же. Потом проект был несколько упущен из виду, но с прошлого года активно реанимируется (сказать честно, пример Сколково нас тоже подстегнул). Этот вопрос тоже поручили нашему фонду, и, думаю, уже в мае-июне текущего года будут сдвиги. Мы разрабатываем сейчас мастер-план, который четко увяжет финансовую и организационную модель с моделью потребителей услуг и инфраструктурой, моделью в целом управления и привлечения инвестиций. Приступили к разработке ТЭО инфраструкуры, поскольку наконец-то решен вопрос по земле.

Проанализировав прежние ошибки, мы пришли к выводу, что первоначальный неуспех проекта объясняется не только большой раскоординацией, но и не совсем правильно выбранной концепцией. Мы назвали это Парком информационных технологий и хотели создать здесь Банголор. Теперь мы понимаем, что опираться только на ICT (инфокоммуникационные технлогии) в условиях Казахстана не совсем реалистично.

Сейчас меняется концепция. Во-первых, это будет называться Парк инновационных технологий. Там будут развиваться такие направления, как ICT, альтернативная энергетика (в том числе — ядерные исследования и чистые технологии), новые материалы и ряд других. Причем, главное не то, что мы расширяем направления, а то, что мы поняли — одними преференциями, налоговыми и прочими, инновационную зону не создать. У успеха — несколько составляющих. Первое — компании, второе — молодежь (достигнута принципиальная договоренность о размещении на территории Парка «Алатау» нескольких учебных корпусов — Казахско-Британского университета, Международного универститета IT), и третье — научно-исследовательские центры. На данный момент есть договоренность о том, что там разместится несколько подразделений Казахстанского института нефти и газа, будет вести такую работу и с зарубежными НИЦ.

А самое главное — будет профессиональная управляющая компания. Может, это будет зарубежная компания которая занимается развитием таких зон, но, может, совместная.

Большой победой я считаю также, что у Парка инновационных технологий «Алатау» появится попечительский совет, который возглавит Президент страны. Думаю, это позволит на более высоком уровне обеспечить работу Парка.

— Вернемся от планов к свершениям. К вам претензии у Счетного комитета, который в прошлом году насчитал у НИФа 14 млрд. тенге убытков…

— Ну, во-первых, Счетный комитет критиковал нас по итогам 2008 года, с тех пор, слава Богу, почти 3 года прошло. Во-вторых, я бы назвал это не претензиями, а пожеланиями. Потому что, если юридически посмотреть, ни одно из замечаний Счетного комитета не говорит, что мы нарушили закон, постановление правительства или внутренние положения. Там речь идет об убытках. Где сказано, что акционерное общество не может иметь убытков? Это нарушение чего?

— Но  деньги-то бюджетные, государственные, хотелось бы знать причину…

— Хорошо, посмотрим по структуре. Из 14 млрд. тенге — 10 млрд. — это КазСАТ, на котором, к слову, НИФ был с самого начала только финансовым оператором и ни в выборе проекта, ни в выборе генподрядчика не участвовал (теперь проект передан в Республиканский центр космической связи, то есть по назначению). Это форс-мажор — сгорел, улетел, все, нет его. Но за эти годы 2, 5 млрд. тенге доходов от этого спутника было получено. На 1 млрд. 800 млн. была построена наземная инфраструктура, которая стоит и следующие КазСАТы через нее можно вести. Остальная сумма — это страховка. Казкосмос эту работу ведет и, насколько я знаю, там определенные подвижки есть, то есть, скорее всего, убытки будут возмещены государству.

Остается 4 млрд. тенге. Из чего они складываются? Часть — инвестиции за рубеж и обесценение портфеля. Был кризис, и вы знаете, как 2008 год прошел для бизнеса. В IT-секторе за рубежом каждый третий проект обанкротился. Финансовый сектор тоже очень тяжело пережил кризис. Да, аудиторы из «большой четверки» оценили наши инвестиции со знаком «минус». Но эти деньги продолжают работать, и уже по итогам 2009 года наш портфель по стоимости «отыграл» обратно более 800 млн. тенге. Стоимость компаний в которые мы инвестировали стала восстанавливаться.

По итогам 2010 года аудит еще не проведен, но мы рассчитываем, что наш инвестиционный портфель прирастет, все данные говорят об этом. То есть рынок волатилен, и в этом нет ничего катастрофичного. По операционной деятельности, предварительно, ожидается свыше 400 млн. тенге чистой прибыли.

— Поднимается также вопрос по размещению выделенных НИФу средств на депозитах БВУ…

— Опять-таки, это не запрещено. В прошлом году мы по разным схемам сработали на уровне 7–8% годовых и эти деньги пошли в доход государству. Знаете, тут есть два пути — финансировать нашу текущую деятельность за счет доходов с депозитов или положить деньги на текущий счет (пусть эти 8% достанутся банку), а самим просить бюджетную программу на свое содержание. Кто-то все равно должен платить.

— Предполагалось, наверное, что вы будете зарабатывать основной деятельностью.

— Если бы я был банком — да, на постоянной основе. Там залоги, которые в два раза перекрывают сумму кредита, проценты после 1 месяца с момента подписания договора, если льготный период — после 6 месяцев, ну в самом крайнем случае — после года. У нас схема-то другая — мы вкладываем и только через 5 лет, в лучшем случае, возвращаем инвестиции с прибылью. А эти 5 лет за счет чего жить? Об этой мелочи все молчат.

Активно мы начали вкладываться лет шесть назад. Вот сейчас начался период, когда мы начнем получать со своих вложений. В определенной степени, деньги уже идут. Могу сказать обобщенно, что в прошлом году вернулось около $700 тыс. прибыли из зарубежных венчурных фондов. В этом году до конца апреля получить еще свыше $300 тыс. То есть пошли первые продажи компаний, и инвестиции начали возвращаться.

Можно еще спросить, почему мы кладем деньги на депозит, а не вкладываем их сразу в проекты. Это тоже просто объясняется — условия финансирования у нас лучше, чем в банках. Но мы же требуем, чтобы 51% вносил сам заявитель, мы не можем владеть контрольным пакетом акций. А у большинства заявителей — кредиторская задолженность и куча обременений. Кроме того, мы требуем, чтобы помимо технологичности и эффективности проекта имелись и кое-какие маркетинговые перспективы. Технология и производительность — это хорошо, но если это никому не нужно, зачем такая продукция? Мы же инновационный фонд, а не благотворительный. Таких проектов в современных казахстанских реалиях практически нет.

Сейчас мы пришли к пониманию того, что не стоит сидеть и ждать, когда к нам придут хорошие проекты. Теперь мы сами ищем проекты, вместе с заявителем отрабатываем бизнес-план и структурируем сделку, выделяем менеджера, подходим индивидуально. Но для того, чтобы понять это, тоже нужна была определенная пауза, определенная «работа над ошибками».

В целом инвестировать в инновации, в высокотехнологические проекты — это риски. И развитая инновационная экономика позволяет через эффективную систему налоговых, бюджетных, административных, финансовых инструментов эти риски снижать, тем самым стимулирую бизнес вкладывать в инновации. Пока у нас выгоднее вкладываться в торговлю и недвижимость, чем в высокие технологии. Мы такую модель еще только начали выстраивать — дело идет медленно, со скрипом — слишком тяжело и чиновникам, и бизнесу перестроиться.

— Отчего зависит устранение этого «пока»?

— Сейчас прорабатывается вопрос внесения изменений в законодательство, стимулирующих интерес бизнеса к индустриально-инновационным проектам. Нужны, в частности, законодательно закрепленные налоговые льготы для такого бизнеса. Ведем переговоры с нашими коллегами из Минфина. Нам говорят: «Господа, у нас и так прекрасный налоговый климат, самые низкие КПН и НДС».

Это все хорошо, но при прочих равных условиях этот улучшенный климат оказывает стимулирующий эффект на недропользование, торговлю и недвижимость — то есть, там, где быстрей оборачиваемость капитала. А для высокотехнологичных компаний нужен особый режим. Нам говорят: «Это противоречит той налоговой политике которая у нас исповедуется».

Я и Минфин прекрасно понимаю. Что такое высокотехнологичные компании? Как это администрировать? Как поставить фильтры, чтобы туда мошенники не пролезли, чтобы не было уклонения от налогов под видом инновационного производства? Есть куча вопросов. Но дело в том, что эти вопросы придется решать в любом случае, а если мы затянем, то можем отстать навсегда.

— Недавно в Алматы по инициативе НИФа прошел семинар по инновационной статистике. Тут требуется какая-то особая статистика?

— Вопрос в том, что инновации непросто посчитать, обычные экономические показатели тут не подходят. Меня спрашивают иногда ваши коллеги «Сколько инновационных проектов в стране?». Ответа нет. Ответ на вопрос «что такое инновации» уникален для каждой страны на каждом этапе ее развития.

—Ну да, то что для нас инновация, для США, например, реальность двадцати-тридцатилетней давности.

— Но для нас это все равно инновация! И я благодарен Седьмой рамочной комиссии Евросоюза и Министерству индустрии и новых технологий за этот семинар, потому что на самом деле в мире все давно придумано — есть рекомендации ФРАСКАТТИ, ОСЛО, где четкого говорится, что такое инновации и как их замерять. Если что внедрилось и улучшило деятельность конкретного предприятия — это инновация. Если предприятие внедрило то, что уже есть на соседнем предприятии — это инновация для этого конкретного предприятия. И Президент говорит: все что существенно, ощутимо на глаз повысило производительность труда — это инновация. У нас же путают инновацию и хайтек. Хайтек — это верхний уровень инноваций, и до него надо еще дорасти.

— И последний вопрос — почему власти страны заговорили о индустриально-инновационном развитии только сейчас, на двадцатом году независимости, а не раньше, когда еще имелись оставшиеся от Союза база, кадры, инфраструктура? В той же России, например, все эти годы, худо-бедно, удалось хоть частично сохранить былую научную и исследовательскую базу.

— У нас после развала Союза ситуация была гораздо тяжелее, чем в России. Нас выкинули из рублевой зоны, нефть стоила $8 за баррель, практически ни одно производство не имело полного цикла на территории республики. 10–15 лет ушло только на стабилизацию. Возможность заняться технологиями появилась реально только в последние пять лет. Представьте себе Казахстан, в виде сырьевого локомотива, который 100 лет поставлял руду, нефть, металлы, удобрения. А теперь задача — остановить его практически голыми руками. И не просто остановить, но и двинуть его в другом направлении. Для этого нужна экономическая стабильность и политическая воля. Годы независимости и кропотливая работа позволили нам именно сегодня подойти к наличию этих двух факторов инновационного возрождения. Именно сейчас у нас есть все шансы, чтобы достичь поставленных целей.