Почему компьютер до сих пор не говорит по-казахски?!

Считать, что наше правительство и власти в целом игнорируют применительно к сфере культуры и образования возможности, которые проистекают из факта появления, закрепления и распространения в нашей жизни компьютерных технологий, — это, по меньшей мере, заблуждение. Другой вопрос — что в результате получилось и получается.

У нас иные критики о некоторых спускаемых сверху языковых или образовательно-просветительских начинаниях говорят как о профанации идеи развития родной речи и казахской культуры. Но при этом умалчивается такое обстоятельство. А именно — тот факт, что задолго до того имела место другая профанация под предлогом не только образовательно-языкового и культурного, но и, прежде всего, именно компьютерного характера.

То есть власти возможности, предоставляемые компьютерами, не только не игнорировали, но и постарались их всемерно использовать. Но в меру своего понимания и своих, надо полагать, интересов. От этого получился, разумеется, совсем не тот толк, о котором обычно ведется речь. Иначе сейчас незачем было бы ставить вопрос о компьютеризации казахского языка.

В общем, компьютеры уже однажды послужили властям как основа очередной специальной программы с огромными средствами, выделенными под нее. Но там речь шла о компьютеризации не казахского языка, с чего, казалось бы, все должно было начаться, а казахстанских школ.

Фактически это начинание оказалось хорошим коммерческим проектом с очень привлекательным и актуально звучащим социальным лозунгом. Иными словами — еще одной профанацией, прикрытой высокой идеей. И что тут еще примечательно. У ее истоков стояли те же лица, которые впоследствии запустили программу «Культурное наследие». Как видим, они неистощимы на изобретения с громкими лозунгами.

Не знаю, что говорилось про компьютеризации в министерстве образования до 1997 года, но именно тогда в этом ведомстве вдруг стали часто и громко пропагандироваться ее необходимость. Надо уточнить: тогда именно это министерство отвечало за казахский или государственный язык. Так как в его состав входил Госкомитет по делам языков. Причем с самого начало было дано понять публике, что власти предполагают осуществить масштабное мероприятие. Так общество стало методично приучаться к мысли о грандиозной компьютеризации в системе образования, прежде всего в сельской местности. А, следовательно, в казахских школах. Ибо в сельской местности они составляют подавляющее большинство. Наш президент однажды в те дни заметил, что около 67 процентов или двух третей детско-юношеского населения страны составляют отпрыски казахских семей.

От себя добавим: львиная доля этого показателя приходится на социально запущенные и экологически больные сельские районы в засушливой зоне, где неказахского населения, как и неказахских школ, можно сказать, и нет. Где работы нет, зарплаты нет, где библиотеки, клубы и бани повсеместно закрыты, и школы остаются единственной сохранившейся формой организованной общественной жизни, единственным символом того, что есть еще нечто, что продолжает объединять как-то людей, поддерживая в них слабенький огонек надежды на будущее. В этих условиях власти в лице руководителей системы образования не раз и не два заявляют о своем намерении именно отсюда начать приобщение подрастающего поколения к информатике — наиболее передовой форме получения знаний… Не есть ли это потрясающий по своей трогательности государственный подход?! В наше беспутное время так хочется верить в искренность и доброжелательность. Но в рассматриваемом здесь случае, как и в прочих некрасивых историях, которыми изобилует наша сегодняшняя жизнь, речь может идти лишь о банальной спекуляции на нашей излишней доверчивости. Впрочем, посудите сами!

Именно тогда же, то есть в середине мая 1997 года в Алматы, в конференц-зале отеля «Анкара» состоялось совещание организованное и проведенное региональным отделением компании «Майкрософт» — мирового лидера в области программного обеспечения компьютеров. В ходе того мероприятия официальному представителю компании «Майкрософт» был задан такой вопрос: «Не собираетесь ли вы подготовить казахскоязычный вариант своих программ?».

Ответ был таков: «В Казахстане никто — ни правительство, ни какая-либо власть вообще, ни общественные и иные организации, ни бизнес — не проявил никакого интереса в каком бы то ни было сотрудничестве с нами по реализации такого проекта. То есть наша инициатива в этом направлении на месте или, иными словами, в Казахстане в целом никакой поддержки не нашла. Следовательно, перспектива появления казахскоязычных программ отдаляется как минимум на 10 лет». Там же выяснились такие детали.

Для подготовки казахскоязычного варианта последней на тот момент продукции «Майкрософта» под названием Windows-95 (у нас принято было ее называть «Виндус-95») с инкорпорированной в нее программой Word-7 («Ворд-7») требовались 10 миллионов долларов. А для минимума, то есть под освоение более ранней, базовой программы Word-6 («Ворд-6») — всего 4 миллиона долларов. Другими словами, если бы правительство, власти вообще или еще кто-то другой в Казахстане обеспечили максимально или, хотя бы, минимально нужную сумму, «Майкрософт» бы организовал и запустил процесс подготовки казахскоязычной версии своей программы. И через определенное время не только школьники, но и все казахстанское общество получило бы возможность общаться с компьютерами на казахском языке, как говорится, «от и до». Ведь даже освоение минимальной базовой программы Word-6 («Ворд-6») сделало бы реальным поистине революционные преобразования в области развития и систематизации казахского языка, в колоссальной мере облегчило бы его внедрение во все сферы общественной жизни.

То есть те преимущества, которые получили бы в этом случае казахский язык и казахскоязычное население трудно переоценить. По масштабу и значению данное мероприятие можно сравнить разве что со всеобщей ликвидацией неграмотности.

Да об этом говорить можно долго даже сейчас, спустя более десяти лет. Но, к сожалению, лишь в сослагательном наклонении. Представитель «Майкрософта» в своем тогдашнем предположении об отсрочке компьютеризации казахского языка на 10 лет, по меньшей мере, оказался прав. Сейчас на дворе 2010 год. Новое тысячелетие и новый век. Век информатики и компьютеризации, век бурного развития цифровых технологии. А с казахским языком в этом смысле воз и поныне там. Конечно, теперь уже тексты можно набирать не прежними самодельными, а нормальными стандартными для всех шрифтами. Но не более.

Общение с компьютером так же, как и в том самом 1997 году и ранее, возможно лишь на русском или, если угодно, на других языках. Или, скажем, Google может вам перевести тексты с белорусского языка (на котором читают и пишут всего несколько десятков тысяч человек) на эстонский (немецкий, финский, турецкий и т.д.) язык и наоборот. А вот казахским языком (на котором говорят, читают и пишут миллионы людей) компьютер в широком смысле этого слова как не владел, так до сих пор не владеет. Лучшее наше электронно-языковое достижение всего периода государственной независимости и 20-летнего государственного статуса родной речи — это караоке на казахском от корейской компании LG. У нас этим так сильно гордятся, что в одно время повсюду попадались билборды с возвеличением этого достижения.

А вот компьютер до сих пор не говорит по-казахски. Не говорят на нашем языке и ставшие за последнее время очень распространенными сотовые телефоны и множество новинок окружающего нас технического мира с их электронными начинками. В общем, все новейшие достижения начала XXI века и III тысячелетия лишены возможности говорить на казахском языке. А вот на родственном нам турецком языке они все спокойно говорят. И уже давно.